1. Посему, имея по милости Божией такое служение, мы не унываем;
2. но, отвергнув скрытные постыдные дела, не прибегая к хитрости и не искажая слова Божия, а открывая истину, представляем себя совести всякого человека пред Богом.
3. Если же и закрыто благовествование наше, то закрыто для погибающих,
4. для неверующих, у которых бог века сего ослепил умы, чтобы для них не воссиял свет благовествования о славе Христа, Который есть образ Бога невидимого.
5. Ибо мы не себя проповедуем, но Христа Иисуса, Господа; а мы — рабы ваши для Иисуса,
6. потому что Бог, повелевший из тьмы воссиять свету, озарил наши сердца, дабы просветить нас познанием славы Божией в лице Иисуса Христа.

(Второе послание к Коринфянам 4:1-6)

Толкование святителя Феофана Затворника: Слово благовестия самодейственно 

Быв избраны разносить слово благовестия, говорит Апостол, мы всю заботу обращаем на то, чтобы ничего к нему не примешивать, а представлять его совести каждого в его чистоте. Быв принято совестию, оно само уже производит свое дело; развивает покаяние и приводит ко Господу, о имени Коего дается отпущение грехов. Так идет обращение язычников. Иудеи обращаются чрез закон и пророков, если не омрачаются умы их суеверием, а язычники обращаются действием совести и страха Божия, лежащих в духе человека, если сии стихии Божии не заглушены действием бога века сего. Вот тайна действия благовестия нашего, которому ныне воссиять благоволил Господь во тьме века сего, как первоначально повелел воссиять свету из тьмы.

"Сего ради имуще служение сие, якоже помиловани быхом, не стужаем си…" (Второе послание к Коринфянам 4:1)

Сего ради: по причине такого преславного плода в верующих, производимого благовестием нашим, мы, «имуще служение сие», то есть служение благовестия, вверенного нам по милости и человеколюбию Божию, «не стужаем си», не унываем, не тяготимся трудностию дела, не останавливаемся пред препятствиями, все зависящее от нас с охотою делаем, ради того, что от этого исходит такое благо для вас и всех верующих.

Цель Апостола – держать внимание на небесном происхождении благовестия, чтоб иметь основание в конце сказать, что если разливается ныне такой свет ведения, то это потому, что воссиял его Бог, повелевший первоначально воссиять вещественному свету. «Для сего он употребляет такой оборот речи, которым показывает, что все зависит не от собственных его совершенств, но от человеколюбия Божия; почему и говорит: «имуще служение сие», то есть мы ничего не привнесли своего, мы только служители у Бога и исполнители данных от Него наставлений. Посему он и называет свое апостольское делание не начальствованием, или водительством, а только служением. Но и этим еще не довольствуясь, говорит далее: «якоже помиловани быхом» то есть и то самое, что мы поставлены служителями (благовестия), и сие зависит только от милости и человеколюбия Божия. «Не стужаем си», то есть и то, что мы не унываем, и сие надлежит приписать человеколюбию Божию. Ибо слова: «якоже помиловани быхом», должно относить как к служению, так и к сим словам: «не стужаем си». Он говорит этим, что кто удостоился столь великих и многих благ, и удостоился только по милости и человеколюбию Божию, тот ничего не делает великого, сколько бы ни трудился, каким бы ни подвергался опасностям и какие бы ни терпел искушения. Оттого мы не только не унываем, говорит, но еще радуемся и дерзаем» (святой Златоуст).

"но отрекохомся тайных срама, не в лукавствии ходяще, ни льстяще словесе Божия, но явлением истины представляюще себе ко всяцей совести человечестей, пред Богом." (Второе послание к Коринфянам 4:2)

Это главный пункт в сем отделеньице. Мы только, говорит, о том заботимся, чтоб чистую истину представить совести каждого, чистую как пред Богом, а она уже сама сделает свое дело, лишь бы только была воспринята. Чтоб истина благовестия сохранилась чистою, мы избегаем всего худого в намерениях своих, в образе своих действий и в самом представлении истины.

«Но отрекохомся тайных срама». Мы отреклись от всего срамного не внешно только, но в самых сокровенностях сердца отвергнули все срамное, – все срамное, какого бы рода оно ни было. Ни почета или славы, ни выгод каких или того, чтоб искать только приятного себе, не имеем мы в виду. Одна любовь к истине, одна покорность воле Божией руководит нами. Лжеучители внешно являются святыми, а внутри оставляют нетронутыми страсти, какими кто порабощен. Мы совсем не таковы, но блюдем сердце свое чистым от всякого греха и всякой нечистоты, зная, что в нечистой душе истина не удержится. Святой Златоуст говорит: «Лжеапостолы славились, как нелюбостяжательные, а между тем они брали дары, только тайно; почитались за святых, а на самом деле они имели множество пороков. Мы же, говорит, все сие отвергнули, то есть то, что он называет «тайным срама»». Экумений продолжает: «Отреклись мы и втайне делать то, что в явности приносит стыд. Намекает на лжеапостолов, которые являлись в образе благочестия, втайне будучи нехорошими. А мы, говорит, и втайне ничего срамного не допускаем. Так, «не стужаем си» в скорбях, как и вы видите; но не внешно только, а и внутри не допускаем никакого помысла, могущего посрамить нас в сем отношении; ни малодушия, ни колебания, ни ропота, ни неблагодарности и никакой другой мысли не допускаем в сокровенности, которая могла бы посрамить наше: «не стужаем си»». Таким образом, словами: «отрекохомся тайных срама», Апостол сказал: мы имеем чистое и непорочное сердце, чуждое всего срамного, напротив, полное истинно святых нравственно-религиозных чувств.

«Не в лукавствии ходяще», – μη εν πανουργια. Не так мы действуем, чтоб одно было на словах и в делах, а другое на уме; не опутываем никого речами, не завлекаем кажущимися добрыми планами, за которыми спрятана засада; действуем открыто, и что являют слова наши и дела, то суть они и на деле. Нет ничего лукавого в образе нашего действования. Святой Златоуст говорит: «Мы не так, говорит, возвещаем, что на словах обещаем многое, а на деле показываем другое, как делают лжеапостолы, но мы таковы же и на деле, какими показываем себя на словах; мы не имеем ничего двусмысленного. Мы и в самом деле таковы, какими кажемся, и не имеем ничего скрытного и лукавого, как в жизни нашей, так и в самом проповедании. Мы не делаем так, как делают иные, прикрывая дела свои, чтоб обманывать и завлекать». Отрицает Апостол у себя все хитрые приемы для привлечения учеников, а вместе и все меры благоразумия, какие могла бы измыслить их собственная мудрость. Не ухитряемся, а действуем, как внушит Дух Божий, всегда открыто и в простоте сердца, ожидая плода не от своего умения действовать, а от Божия благословения и вседействия.

«Ни льстяще словесе Божия», – μη δολουντες. Это похоже на то, что выше сказал: «не корчемствуя слова», не подделывая (2Кор.2:17). Передаем слово, как оно есть: когда оно строго, не позволяем себе смягчать его произвольно, из человекоугодия; если в нем невместимо что для мудрости человеческой, не закрываем того и не сокращаем в надежде помирить его с сею мудростию; просто ли оно или крайне высоко, никогда не примешиваем к нему своих соображений, чтоб иное приподнять, как кажущееся невысоким, а другое низвесть долу, как кажущееся недосягаемо высоким. Мы даже и этих по видимому невинных приемов не позволяем себе, боясь облукавить слово Божие; а чтобы прибавить к слову истины какую-либо ложь и притом сознательно, это нам и на ум не приходит. И надеждами льстивыми не обставляем слова благовестия нашего, не говорим: только уверуй, и счастие потечет к тебе рекою, а прямо открываем, что верующих ждут скорби, нападки и всякого рода лишения. И вообще ничего не примешиваем к слову благовестия, а предлагаем его, как оно есть, в своей природной наготе и чистоте. Феофилакт пишет: «Не только, говорит, жизнь наша проста, чиста, безлукавна, но и слово наше нелестно. Ибо мы ничего не примешиваем к нему от внешней премудрости, не обставляем льстивыми речами, не прилаживаем его к временам и лицам, и не учим потому ныне так, завтра иначе».

«Но явлением истины представляюще себе ко всякой совести человечестей пред Богом».

Это сходно с тем, что выше говорилось о рекомендательных письмах (2Кор.3:1). Не с рекомендательными, говорит, письмами являемся мы среди людей в разных местностях, но с одною истиною. Она одна представляет нас всюду и нас рекомендует. Каким образом? – Одним явлением ее. Мы ее являем во всей чистоте, как она есть, и она сама удостоверяет слышащих, что мы не лжецы и что слово благовестия нашего есть непреложная истина. Это же как совершается? – Чрез совесть. Есть в душе каждого заступник за истину благовестия – дух с присущим ему страхом Божиим и совестию. Эти стихии духовные одного рода с словом благовестия и тотчас спознаются с ним, коль скоро не заглушены духом века сего. Слово благовестия говорит, что мы безответно грешны пред Богом, и совесть это сознает; слово благовестия уверяет, что всякого грешника ждет нелицеприятный суд и осуждение, и страх Божий подтверждает сию истину. Если б слово благовестия на этом только останавливалось, то оно ввергало бы только всех в отчаяние, никого к себе не привлекая, но оно идет далее и стесненному совестию и страхом суда предлагает благонадежный исход, говоря: Сын Божий приходил на землю, воплотился, пострадал на кресте и разодрал на нем рукописание грехов всего мира; веруй в Него, и получишь отпущение грехов, и благодать Святого Духа для новой безгрешной жизни, которую чистою сохранив до конца, по исходе отселе будешь воспринят небом для вечного неописанного блаженства. Какой дух незаглушенный мог противиться силе сего благовестия?! Вот почему слово благовестия во всяком месте находило себе прием, ибо везде бывали лица, у которых страх Божий и совесть, естественные стихии духа нашего, были живы. Они тотчас принимали благовестие как нечто родное, что всегда чаялось, но не было находимо, и теперь является таким радостным гостем с неба. Принимавшие слово благовестия освящались таинствами, возрождались к новой жизни, получали дар благодати и с сей минуты имели уже свидетельство в себе не для себя только, но и для всех окружающих. Это действовало на заглушенный дух сих последних, пробуждало его и руководило к вере. Обновленные, они в свою очередь единым присутствием своим возбуждали других и влекли к вере. Так в непродолжительном времени все гожие к вере лица прилагались к ней и составляли малое или большое общество верных Господу рабов. Святой Павел испытывал это во всякой местности и в приведенных словах об этом именно говорит, что они всюду представляли только себя совестям людей явлением чистой истины, чистой как пред Богом, и она обращала к вере; и им предлежало только направлять прилагавшихся к вере. Фотий у Экумения говорит: «Лжеапостолы не явлением истины, а поддельною личиною истины представляли себя, и не пред Богом, а в угождение только тем, которых обольщали». Конечно, и обольщаемые ими потому обольщаемы были, что ими наперед обладал лестчий дух».

"Аще ли же есть покровено благовествование наше, в гибнущих есть покровено…" (Второе послание к Коринфянам 4:3)

Изложенные пред сим мысли прямо ведут к вопросу: отчего же не все принимали слово благовестия? – Оттого, что не у всех был в движении дух со страхом Божиим и совестию. У кого он был в движении, те тотчас принимали благовестие; у кого не могло пробудить духа слово благовестия, у тех пробуждался он действием дивного благодатного изменения, совершавшегося в веровавших; у кого же дух был забит столько, что ни эти, ни другие чрезвычайности не пробуждали его, те оставались и коснели в неверии. Слово благовестия для них оставалось прикровенным, ибо не было органа для принятия его. Дух у них, им естественный, был столько забит, что не было к нему прохода возбудительному благовестию. Апостол называет их гибнущими, не потому чтоб они были обречены на гибель, но потому что они образом жизни своей, как она сложилась доселе, поставили себя в такое состояние, что благовестие невместимо для них, покровенно, ничего они в нем не могут понять, никакою стороною оно не льнет к их душе, и душа ничего в нем не находит, что бы могло интересовать ее. Оттого не принимает его и, как спасение возможно только под условием сего приятия, остается вне области спасаемых, в среде гибнущих. Вот кого разумеет Апостол под гибнущими. Но ныне-завтра как-нибудь пробудится и у них дух, вонмет благовестию, и они вступят в общество спасаемых. Святой Златоуст говорит, что в этих словах Апостол выражает ту же мысль, какую прежде выразил в словах: «овем убо воня смертная в смерть, овем же воня животная в живот» (2Кор.2:16). Экумений влагает Апостолу такую речь: «Не наша вина, что для иных покровенно благовестие наше; причина тому их собственная слепота и погибельность».