На протяжении веков в России появлялись собственные Кириллы и Мефодии, равноапостольные просветители иноплеменников-язычников на российских просторах, создатели новых азбук и переводов, училищ, монастырей, духовных миссий, становившихся центрами просвещения на землях малых народов. 

Словоцентричность христианства становилась причиной быстрого распространения грамотности и образованности в прежде языческих народах. Церковная литература требовала переводов на местные языки, создания новых алфавитов. Вновь рождённая письменность у дотоле бесписьменного народа служила залогом сохранения его самобытности, прорастания новой ветви на культурном древе христианской цивилизации. Эта волна просвещения, начавшись у границ Римской империи в IV столетии, постепенно, со временем, доходила до пределов знаемого мира. Но и сам знаемый мир с течением веков расширялся, в орбиту христианской вселенной попадали всё новые земли и народы, их населяющие. Очередь славян в этой последовательности и постепенности наступила в IX веке, когда солунские братья Кирилл и Мефодий создали славянскую письменность и первые славянские переводы церковных книг. 

Славянские страны — Болгария, Сербия, Русь буквально в одночасье становились искушёнными в книжности, в словесном искусстве. Золотой век древнерусской словесности настал спустя всего полстолетия после Крещения Руси. В середине XI и начале XII в. рождаются такие шедевры русской литературы, как «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона и «Повесть временных лет» Нестора Летописца. Тот же Нестор, умудренный книжник и одаренный писатель, создает настоящий гимн искусству книжного слова: «Это — реки, наполняющие вселенную, это источники мудрости; в книгах неизмеримая глубина... Ибо кто часто читает книги, тот беседует с Богом и святыми мужами...» 

Окончательное формирование русского народа из конгломерата племён приходится как раз на это время бурного развития церковнославянской книжности. Именно поэтому в основании нашей культуры лежит слово, книжно-учительные письмена. Естественное следствие из этого — стремление делиться своим сокровищем с другими народами, соседящими с русским, так или иначе вовлечёнными в бытие русского мира.

Первым в этой череде стал святитель Стефан Пермской, современник великого Сергия Радонежского. Он родился около 1340 г. в Устюге, в городе на самой границе тогдашних православных русских земель, за которой начинались края языческие, населённые пермичами (коми-зырянами). Тяготение его к книжному духовному слову было необыкновенным даже для той эпохи нарождавшейся Святой Руси. Оно-то и привело юного Стефана в Ростов, в монастырь, называвшийся Григорьевским Затвором и владевший богатой библиотекой. Став монахом, он изучил греческий язык и творения отцов Церкви, овладел в совершенстве знанием Священного Писания. Характерная черта книголюба Стефана — по словам автора его жития, в том, что он не просто читал священные и богословские письмена, но глубоко задумывался над каждой строчкой, постигая сокровенный смысл написанного.

Молодой инок обладал всеми дарованиями миссионера: имел горячую веру, которая, как известно, «без дел мертва», способность к языкам, решительный нрав и бьющую через край энергию — недаром современники прозвали его Храп, что значило «неистовый», «яростный». В 1379 г. он отправился в Москву, где обрёл благоволение великого князя Дмитрия Ивановича (будущего Донского) и получил благословение священноначалия на проповедь среди пермичей-зырян. Стефан с детства знал их язык и ещё в Ростове разработал азбуку для этого бесписьменного народа. Для алфавита в 24 буквы он использовал значки, которые употребляли для своих торговых дел сами зыряне.

С первыми произведениями зырянской письменности — частично переведенными Священным Писанием и богослужебными книгами Стефан отправился в коми-пермяцкие леса, на реку Вычегду. Проповедь его была успешна. Он крестил язычников, учил в основанной школе их детей зырянской грамоте, сокрушал идолов и уничтожал капища, ставил деревянные храмы, писал для их убранства иконы и книги для богослужения, состязался в спорах с местными жрецами, нередко бывал на краю смерти от рук разъярённых пермичей. Позднее, став пермским епископом, Стефан рукополагал священников из числа своих духовных чад.

«И священники на пермском языке служили обедню, заутреню и вечерню, — рассказывает Житие Стефана, — пели на пермском языке, и каноны по пермским книгам читали, и чтецы читали на пермском наречии, певцы же всякое пение пермское возглашали. И совершилось чудо в земле той, где прежде были идолослужители-бесомольцы, теперь богомольцы появились... И когда произошло всё это, многие люди, видя и слыша это, изумлялись: не только бывшие в Перми, но и по другим городам и землям. Особенно в Москве удивлялись, говоря: «Как он умеет пермские книги писать, откуда дана ему премудрость?». Другие говорили: «Это воистину новый философ. Тот был Константин, прозываемый Кириллом, философ, который дал славянскую азбуку в 38 букв, а этот сложил числом в 24 буквы, по числу букв в греческой азбуке, одни буквы греческого письма, а другие из пермского языка». 

На сознательном подражании равноапостольным трудам святого Стефана построил свою жизнь другой подвижник — преподобный Феодорит Кольский. Родился он около 1481 г. в Ростове, в городе, где набирался книжной премудрости сам Стефан и где, безусловно, сохранялась живая память об этом просветителе язычников. Скорее всего, и книжности он обучился в том же монастыре Григория Богослова, и в подражание Стефану еще отроком ушел из родительского дома, чтобы встать на иноческую стезю. 13-ти лет он принял постриг в Соловецком монастыре, затем четверть века проходил школу христианского смирения в скиту на берегу Белого моря и в других монастырях Русского Севера. Лишь достигнув 40-летнего возраста (как и Стефан Пермской), Феодорит отправился туда, где ему предстояло главное дело жизни — на Кольский полуостров, в страну дикой лопи (саамов). Крайний Север в восприятии русских людей того времени являлся местом, где властны демонские силы. Лопари были известны на Руси как народ, знающийся с бесами, лопские колдуны-нойды с их темным, страшным чародейством вызывали закономерные опасения у русских. Даже позднее, когда земля эта была крещена, летописец ужасался: «...В тех местах прельщаемы человеки от невидимого врага диавола, являясь по званию христианами, обычаев держатся от древних прародителей... Слышахом, что в тайне детей своих в жертву закалают и образы святых икон огню предают, всячески диаволу угождая, и всякие кудесы творят, чтобы с бесами им беседовать...». Труд первых проповедников христианства среди лопарей был сопряжён не просто со смертельной опасностью. На кон ставилась и собственная душа. Выстоять и победить в этой борьбе с извечным врагом рода человеческого могли лишь поистине святые. 

На Кольском полуострове Феодорит поселился вместе с другим отшельником — Трифоном Печенгским, совершавшим в тех диких местах свой подвиг покаяния. 12 следующих лет они «пребывали вкупе в прегорчайшей пустыни». Плоды их трудов фиксирует летопись: в 1526 и 1532 гг. в Москву и в Новгород Великий, к государю и к архиепископу новгородскому, прибывали делегации лоплян с просьбами прислать им священника, чтобы крестить уверовавших (ни Феодорит, ни Трифон еще не имели иерейского сана), освятить церкви и начать богослужение. Просьбы были без промедления удовлетворены. 

В 1533 г. Феодорит возвращается на «большую землю», проводит несколько лет в Новгороде и в заволжских лесах, знаменитых своими пустынническими скитами, где монахи совершенствовались в молитвенном делании. Это время Феодорит использует для создания лопарской письменности, перевода богослужебных текстов и молитв. Язык саамов он к тому времени изучил в совершенстве — при том, что разные группы лопарей говорили на разных диалектах, зачастую не понимая друг друга. Для создания лопарского алфавита Феодорит, возможно, использовал в какой-то степени азбуку, разработанную еще Стефаном для зырян — поскольку эти народы принадлежат к общей финно-угорской языковой группе. 

В 1540 г. уже в священническом сане Феодорит вновь отправился в лопские земли. На реке Коле он ставит Троицкий монастырь и в один из дней крестит сразу две тысячи бывших язычников. Иноками новой обители становились новокрещёные лопари, и богослужение велось на их языке. «И распространилась во всем том народе проповедь Евангельская». О встрече и беседе с Феодоритом Кольским упоминал в своих исторических заметках голландский купец и дипломат, путешественник по Русскому Северу Симон ван Салинген. Автор записок называет кольского просветителя «русским философом Феодором»: «Он написал историю Карелии и Лапландии, а также осмелился составить письменность для карельского (саамского — Н. И.) языка, на котором никогда ни один человек не писал. Так, он показывал мне алфавит и рукопись, «Символ Веры», «Отче наш», а также изложение им самим испытанного». 

Века спустя историк Н. М. Карамзин писал: Феодорит Кольский «имел славу крестить многих диких лопарей; не убоялся пустынь снежных; проник во глубину мрачных, хладных лесов и возвестил Христа Спасителя на берегах Туломы; узнав язык жителей, истолковал им Евангелие, изобрел для них письмена, просветил Божественную верою без насилия, без злодейств, употребленных другими ревнителями христианства в Европе и Америке, но единственно примером лучшего».

Особенно широко просветительская миссионерская деятельность среди инородцев России развернулась в XIX столетии. К этому времени эпоха героических одиночек-миссионеров осталась в прошлом. Тем не менее, в трудах по приобщению язычников к высокой христианской культуре роль отдельной энергичной личности, подвижника своего дела, вдохновляющего многих иных делателей на этой ниве, по-прежнему была велика. Теми же оставались и принципы работы миссионеров с народами, не знавшими или плохо усваивавшими русский язык: язычники и новокрещёные должны были слышать Евангелие и обращаться к Богу на родном языке, на нем же постигать азы книжной премудрости. Иными словами, не делалось ставок на обязательную русификацию инородцев. Ко всем русским апостолам можно применить слова философа Г. П. Федотова, сказанные в адрес Стефана Пермского: они смиряли «себя и свое национальное сознание перед национальной идеей другого — и сколь малого — народа». 

В 1824 г. императором был утвержден проект христианского просвещения еще одного северного народа — самоедов (ненцев) Архангельской губернии. Во главе миссии, состоявшей из нескольких клириков, был назначен архимандрит Вениамин (Смирнов). В течение пяти лет по самоедским тундрам, в районе реки Мезени, колесила передвижная церковь с колоколами. За это время были приобщены к христианству больше трёх тысяч самоедов, более половины из них не понимали по-русски. Архимандрит Вениамин, изучив ненецкий язык, составил его грамматику и словарь («Лексикон»), перевел на него все Евангелия и другие книги Нового Завета, катехизис (наставление в вероучении), молитвы. Он же стал первым бытописателем этого народа, оставил этнографические записки. 

Славу апостола Русской Америки и Сибири стяжал святитель Иннокентий (Вениаминов), окончивший жизнь митрополитом Московским. В 1823 г. рядовым священником, отцом Иоанном, он отправился служить по назначению в духовной миссии Аляски и Алеутских островов. Центром его активной многолетней деятельности стали острова Уналашка и Ситха. С ревностью настоящего пастыря он принялся за изучение местных наречий и создание алеутско-лысьевской письменности. Новый алфавит был разработан на основе кириллицы. По составленным им учебникам и в основанных им школах отец Иоанн начал учить местных детей грамоте. Он перевёл на алеутский Евангелие, молитвы, катехизис, богослужебные тексты, а для духовного руководства написал книжку «Указание пути в Царствие Небесное» — также на алеутском языке. Плоды этих усилий были велики — обитатели островов и Аляски массово принимали крещение.

Попутно Иоанн Вениаминов занимался написанием научных трудов по этнографии, лингвистике, географии и гидрографии Русской Америки. Эти труды, а также успешная миссионерская деятельность снискали ему славу в России. В 1840 г. по его предложению была создана новая епархия — Камчатская, Курильская и Алеутская. Вениаминов, овдовевший к тому времени, принявший монашество и новое имя Иннокентий, стал её первым епископом. А 12 лет спустя к епархии присоединили огромную Якутию, и архиепископ Иннокентий обосновался в Якутске. Здесь продолжилось его пастырское, просветительское и научное служение. 

Очень скоро святитель Иннокентий подметил: «Двухвековой опыт показал, что якуты, несмотря на то, что в самих их улусных управлениях дела проводятся на русском языке и довольно многие читают сами русские молитвы... никогда не переменят своего природного языка на русский, как это сделали камчадалы и юкагиры». Он решает перевести местное богослужение на якутский язык. Под его опёкой начала работать комиссия по переводу священных и богослужебных книг на якутский язык во главе со священником Димитрием Хитровым. Через несколько лет были изданы Евангелие на якутском, «Краткая грамматика якутского языка», составленная Д. Хитровым, другие церковные книги. Летом 1859 г. в кафедральном соборе Якутска прошла первая литургия на якутском. Очевидец события записал позднее: «Первые звуки якутского языка, на котором отправлялось решительно все богослужение, казались удивительными для всех... Якутов до того тронуло это событие, что родоначальники их, от лица всех своих собратий, представили Владыке Иннокентию покорнейшую просьбу, чтобы 19 июля навсегда было днем праздничным, потому что в этот день они первый раз услышали Божественное слово во храме на своём родном языке».

Конечно, создаваемые миссионерами национальные письменности не оставались неизменными. С течением времени, в XIX-XX веках, они менялись, переходили с кириллицы на латиницу и обратно, совершенствовались. На этой ниве подвизались и светские филологи, лингвисты, особенно в советское время. Зырянская и лопарская письменности, созданные Стефаном Пермским и Феодоритом Кольским, и вовсе растворились в веках, уступив место более «конкурентоспособной» русской. Как пишет биограф преп. Феодорита Кольского иеромонах Митрофан (Баданин), «сейчас, спустя многие столетия, с высоты исторического опыта можно, конечно, «указать» подвижникам прошлого на всю неперспективность увязывания задач христианского просвещения с созданием национальной письменности для малых народностей государства Российского. Письменность эта неизбежно оказывалась вытесненной из реальной приходской жизни» церковнославянским языком.

И тем не менее, равноапостольный подвиг просветителей целых народов остаётся подвигом. Огромная заслуга российских апостолов христианства — создание из лоскутного одеяла многочисленных этносов крепкого цивилизационного сообщества «с названьем кратким Русь». Объединяет нас всех именно русская культура с ее христианским фундаментом. 

 Наталья Иртенина. (c) www.vrns.ru